10 декабря 1942 г.

Сегодня папу призвали на войну. На улице морозно, но папа целый день из красной резины клеил калоши на валенки. Подготовил метки для мешка. Дома тишина. Мама такая покорная… Когда папа шутит, мама обычно на шутку отвечает, а тут молчит и смотрит больше на меня, чем на папу.

12 декабря 1942 г.

Провожаем папу в райвоенкомат – на окраину города. Когда подошли, там уже было много людей. Отправляющихся выстроили в колонну, их котомки сложили в сани, а самих пешком направили в город Шую.

Мы с мамой шли за колонной и махали папе, когда он оборачивался в нашу сторону. Потом мы остановились, в последний раз помахали колонне (папу уже невозможно было различить). Мама заплакала, и мы повернули домой.

На снегу отчетливо проступили следы папиных калош. Под ногами ясно вырисовывались снежные палочки, кружочки и прямоугольнички, и я говорила маме: «Смотри, вот папина нога… левая… А вот – правая…».

19 января 1943 г.

Слушала сводку Информбюро. Наши войска под Ленинградом 18-го января прорвали кольцо блокады. Ленинградский и Волховский фронты соединились. Идут длительные наступательные бои по всему фронту…

21 февраля 1943 г.

Получили письмо от папы. У него все хорошо. Учится стрелять, скоро их отправят на фронт, но куда, – неизвестно. Мама работает в швейной мастерской – в здании первой казармы, где шьет нижнее белье для солдат – рубахи и кальсоны. Может, и папа их уже носит…

26 апреля 1943 г.

Слушала сводку Информбюро. От папы писем не получаем. Мама беспокоится, чаще стала поглядывать в окно и ждать нашего любимого почтальона – Дусю Корягину.

1 мая 1943 г.

Первое мая праздновали как обычно. Ходила в школу, где собирались классами, а потом шли всей школой на площадь Ленина. В школе появились мальчишки и девчонки, подстриженные наголо. Они – из блокадного Ленинграда.

15 мая 1943 г.

Л.Груздева в 1949 году

Стоят теплые дни. Сижу на крыльце и жду прихода мамы. Скучно и тревожно. От папы писем все нет и нет.
Бесшумно, незаметно открывается калитка, и Дуся Корягина подходит ко мне и вручает мне… похоронное извещение. На небольшом по размеру листочке четким почерком было написано: «Груздевой Евдокии Константиновне. Сообщаем, что Ваш муж – Груздев Виктор Степанович в боях за нашу Родину погиб смертью храбрых 14 марта 1943 года. Похоронен в окрестности города Ленинграда, в братской могиле, на высоте 49,9».
Случилось что-то страшное, но я еще не понимала и не знала, что делать. Показать похоронку маме или спрятать? Дома никого не было. Я металась – то выходила на крыльцо, то бесцельно бегала по дому. И решила о похоронке никому не говорить. Спрятала ее на этажерку, под салфетку. А вечером, ложась спать, горько плакала.

30 мая 1943 г.

Я устала от утаивания похоронки. Решила завтра все рассказать маме. Вместе будет легче переживать наше горе.
Война продолжается. Но люди уже каждый день все увереннее говорят о победе над Гитлером. А папы у нас больше нет.
Ложусь спать с думой о завтрашнем дне. Как перенесет это известие мама?

31 мая 1943 г.

Солнечный день, мама и я были дома. Вдруг стукнула калитка, а затем торопливые шаги, сильный удар в дверь и громкий радостный крик: «Дуня, Люся!».
В дом вбежала Дуся Корягина и вручила открытку: «Здравствуйте, мои дорогие Дуня и Люся. Я жив и здоров, нахожусь на лечении в госпитале, в городе Осташкове. Пишите мне по адресу… О подробностях сообщу в письме. Целую. До свидания.»
У мамы потекли слезы, я прижалась к ней и тоже заплакала.

30 июня 1943 г.

Мы писали папе в Осташков, но только в конце июня получили от него письмо, написанное в Свердловске. Наладилась переписка. Из писем мы узнали, что папа был тяжело ранен в бою под Ленинградом. Ему отняли левую ногу.

15 февраля 1944 г.

После первой смены в школе я шла по нашей улице Льва Толстого домой и различала на снегу следы: глубоко вдавленные кружочки и один след от солдатского ботинка правой ступни.
Наклонившись, пошла по следу… След оборвался у нашего дома. Вбежав в дом, я со слезами обняла дорогого мне человека. Придя в себя от радости встречи, оглядевшись, я заметила рядом с папой костыли, а в углу – огромный протез.

16 февраля 1944 г.

В этот день я не пошла в школу. Целый день крутилась около папы. Утром, когда завтракали, он нам рассказал, что же с ним произошло в бою 14 марта 1943 года у высоты 49,9. Вот что запомнилось из его рассказа:
«…Мы уже знали, что блокада Ленинграда прорвана и войска Волховского и Ленинградского фронтов соединились. Войска Волховского фронта готовились для окончательного снятия блокады.
Я со вторым номером установил ручной пулемет. Немцы начали сильный ружейно-пулеметный обстрел наших позиций. Было это в середине дня. Потом началась наша артподготовка. Нам было дано задание – вести обстрел левого фланга противника. Взрывы гремели повсюду. Я получил сильный удар в левую часть тела. Потерял сознание.
Очнулся, когда было уже темно. Шевельнул левой ногой и почувствовал острую боль, которая пронизывала все тело. Нога не слушалась и была как чужая. Мой второй номер был мертв.
Осмотревшись вокруг, я пополз. Передвигаться на животе было очень тяжело. Вскоре я услышал нерусскую речь и уткнулся лицом в снег, притворился мертвым. По шуму и клацанью металла догадался, что собирают оружие, а кто они – наши или немцы, не знал. Когда все стихло, снова пополз.
Полз всю ночь. Утром услышал фырканье лошадей и родную русскую речь. Я закричал что было сил. Двое бойцов в полушубках втащили меня в сани и отвезли в медсанбат, где в сарае на соломе среди раненых я пролежал весь день. К вечеру врач, осмотрев меня, сказал: «Срочно в операционную!». Там, в полевом госпитале, мне ампутировали левую ногу…»
…Я сидела рядом с мамой, слушала папин рассказ и плакала. Но это были слезы радости. А на этажерке, под салфеткой, так и лежала спрятанная мною похоронка…

К публикации подготовил Ю. Шаров